Е. К. Быстрицкий. Научное познание и проблема понимания. — К., 1986. — С. 122-127.

Предыдущая     Главная     Следующая





ЗНАНИЕ, ПРАКТИКА И ПРОБЛЕМА ПОНИМАНИЯ
(ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ)



Исходные представления о проблеме понимания как относительно самостоятельной стороне научного познания наряду с представлениями о знании и рефлексии задаются в марксистско-ленинской философии уже самим материалистическим пониманием истории — на основании выявления в человеческой практике материальных общественных отношений, которые складываются не проходя через сознание человека. Это исходное положение сохраняет свою силу и для материалистического понимания научного познания — одной из фундаментальных форм общественно-исторической деятельности людей. Для марксистско-ленинской теории познания принципиальным является признание культурно-исторических предпосылок науки в качестве таких базисных уровней общественного и индивидуального сознания, которые складываются вне и помимо сознательного целеполагания и рефлексивного контроля над ними в практической жизни и межчеловеческом общении.

Выяснение форм взаимоотношения теоретической деятельности и ее культурно-исторических, жизненно-практических предпосылок есть способ ответа на вопрос о познавательной специфике понимания в науке. Однако это отношение необходимо брать не только и не столько в плане ответа на вопрос о социально-культурной обусловленности познания, сколько в перспективе движения от теории к практике, от знания к жизни. В ходе анализа такого движения, как мы старались доказать и показать, определяются границы понимания как теоретико-познавательной проблемы, т. е. дается ее общегносеологическая дефиниция: понимание есть сторона познания, направленная на освоение особенных, уникальных характеристик мира — культуры и природы. Но не только. Определение теоретико-познавательных рамок феномена понимания открывает перспективы его исследования в новой плоскости — как важной онтологической характеристики человеческого бытия. Попытаемся подвести \123\ общие итоги всему нашему рассуждению о проблеме понимания с этой точки зрения.

Характерной особенностью научно-технической революции, которую сейчас переживает общество, является разработка фундаментальных областей знания в прямой связи с решением задач по их непосредственному применению на практике. Сюда относятся задачи не только технологического внедрения в производство теоретических результатов естественных и технических наук. Это не в последнюю очередь и массовое обращение к гуманитарным наукам в поисках общезначимых и объективных критериев оценки современного состояния культуры и цивилизации с точки зрения возможностей исторической перспективы и человеческого взаимопонимания и, значит, самопонимания. Результат научного просвещения — знание — выступает сегодня реальным онтологическим фактором нашей жизни, сокращая ее «быстротекущие опыты». Знание, как естественнонаучное, так и гуманитарное, практически повсеместно позволяет личности непосредственно самоопределяться в мире человека. Другими словами, сегодня возникает ранее не изведанная в таких масштабах проблема — превращения знания не только в непосредственную производительную силу общества, но, в рамках этого процесса, и в непосредственную действительность человеческой жизнедеятельности и общения.

То, что сегодня стало достоянием жизненной практики, в области мысли переживалось уже давно.

Философская рефлексия над наукой как реальным фактом новоевропейской культуры с самого начала выражала проблему соотношения науки и жизни в виде вопроса о том, каким следует мыслить мир человека, если существует экспериментальное математическое естествознание? Каким есть сам человек, его опыт, сознание, мышление, Я, жизнь, наконец, если он осуществляет научно-теоретическое освоение мира? Иначе говоря, в философской классике от Декарта до Гуссерля и от Канта до Гегеля ставится вопрос не только о знании — научном позитивном объяснении действительности, — знание уже существует в мире, — но прежде всего об адекватном понимании возможности факта науки в контексте чувственного опыта, жизненного мира, культурной истории. Поэтому, когда при современном столкновении научного знания с миром человека обнаружились определенные практические — социальные, экологические, нравственно-этические, смысло-жизненные, наконец, — пределы его универсальных теоретических возможностей, на передний план философских рассуждений о соотношении (научного) \124\ мышления и человеческого бытия выступила сама проблема понимания.

В буржуазной философии категория понимания с самого начала связывалась с духовным освоением всего богатства человеческой жизни, особенностей культурно-исторического мира, бытием человека, которые не схватывались в образе знания и познания, развивавшемся классической философией. Понимание в своих упрощенных вариантах рассматривается как недостающее гносеологическое звено для того, чтобы знание сделать достоянием жизненной практики в его гуманитарных измерениях, т. е. как специфическое познавательное отношение и особый метод историко-филологического знания, направленного на человека и продукты его деятельности и общения. В конечном счете понимание выступило здесь в качестве границы, отделяющей рациональное знание и неподдающуюся никакой жесткой всеобщей нормировке жизнь, как указатель на якобы принципиальную несовместимость науки и культуры, естественного и исторического вообще. Иначе говоря, в буржуазной философии понимание приобретает онтологические характеристики бытия человека в мире, не опирающегося на знание, науку.

В противоположность этому, для материалистического понимания общественной жизни принципиальным является положение о максимальном распространении норм и идеалов научной рациональности на мир в целом, включая и саму жизнь во всем ее культурно-историческом и повседневном многообразии. Казалось бы, здесь-то и возникают трудности, которые преследовали классическую гносеологию, ориентирующуюся на идеал «абсолютного», беспредпосылочного познания, переводящего в факт теоретического знания любые жизненно-практические условия и предпосылки. Если мы распространяем нормы научного воззрения и на мир человека, то тем самым, на первый взгляд, мы подходим к нему как объекту, вещи самой по себе или «природе», а к личности как простому средству, овеществленно. В этом, например, искажая существо дела, упрекают марксизм буржуазные теоретики.

Но дело в том, что такая экстраполяция научно-теоретического освоения действительности дает овеществленную, безличную картину мира только тогда, когда производится исключительно в сознании теоретика. Противопоставление науки и жизни, «объективного» знания и «субъективного» понимания — закономерный результат созерцательного, сугубо академического подхода к этим проблемам.

Марксизм с самого начала исходит из того, что общественная жизнь является по существу практической, а вопрос \125\ об истинности знания вовсе не вопрос теории, а практический вопрос. Это значит, что понимание как реальная проблема возникает там и тогда, где и когда знание, в том числе и гуманитарное, действительно реализуется людьми, применяется в жизни, быту, общении, — на практике сталкивается с наличным богатством культурно-исторического мира.

Если учитывать уроки классической традиции, то проблему понимания следует сформулировать так: какое понимание мира существует у человека, применяющего знание на практике? Каким миропониманием обладает или должен обладать человек, рассматривающий научно-теоретическое мышление в перспективе реализации своего действительного

бытия в мире?

Однако между всеобщностью знания и его конкретным практическим применением нет непрерывной связи. Теоретическое знание, как и любое универсальное значение, не включает в себя эксплицитное знание своего возможного практического содержания в виде алгоритмов собственной культурно-исторической реализации. В формулировку, например, закономерностей деления ядер урана не входит в явном виде представление о тех социально-практических условиях, в которых данное знание может быть использовано. Тем не менее, связь теории и практики, науки и жизни — это факт нашей реальности. Следовательно, он предполагает умение осмысленно соразмерять человеческую жизнедеятельность во всем ее конкретном своеобразии с различными видами знания, сплавлять мир науки и наш жизненный мир. Это значит, что любая человеческая самореализация в мире предполагает в качестве своего необходимого условия не только теоретическое, но и практическое сознание, или, иначе, практическое понимание всегда особенной, ситуативной, меняющейся действительности деяния и поступка. Понимание — проблема практического сознания, в том числе и в составе познавательного отношения.

Главной характеристикой практического сознания является его фактичность — направленность на конкретные, индивидуальные стороны существующего мира, в котором живет и действует человек. Как условие соотнесения всеобщего (идеального) плана деятельности с особенностями предмета практическое сознание остается настолько «неопределенным», многозначным в предметном и смысловом отношениях, что не позволяет знаниям человека, в том числе и культурному опыту, закрепленному в различных системах значений (языке, символике и т. д.), превратиться в надвременной абсолют. Иначе говоря, в каждом отдельном случае практическое сознание совпадает с тем пластом знаний, \126\ который актуален для человека в данный момент, обладает предметной действительностью «здесь» и «теперь». В этом смысле практическое сознание является непосредственной действительностью человеческого мышления, знания, идей, культурных значений, вообще любого сознательного отношения к миру.

Общие характеристики практического сознания — фактичность, предметно-смысловая многозначность, существование в виде условия человеческого бытия в мире, его непосредственная действительность — делают возможным определение его реальных типов. Ключом к этому является известная мысль Маркса о языке как непосредственной действительности мысли. Аналогично выделенные критерии практического сознания охватывают и восприятие, и обыденное повседневное сознание («здравый смысл»), и знаково-символические средства — все те универсальные условия жизнедеятельности, которые позволяют человеку ориентироваться, осмысленно действовать и утверждать себя в постоянно меняющемся, всегда особенном мире практики и общения. Не случайно феномен понимания мы анализировали прежде всего на примерах естественного языка, восприятия, символики.

С указанными особенностями практического сознания связаны и существенные трудности в изучении понимания. Фактичность понимания не совпадает с требованиями научного обобщения. Его смысловая многозначность — множественность интерпретаций — входит в конфликт с необходимостью максимальной однозначности научного суждения, в том числе и в области теории познания. Понимание как таковое, выступая неустранимым условием предметно-направленного действия в мире, всегда остается «трансцендентальным» — лишь условием возможности — и фиксируется за объектом и предметным значением, как смысл за физической оболочкой слов, знаков, символов, жестов, поведения, объектно выраженных знаний. Наконец, непосредственность или «самоочевидность» понимания существенно отличается от общей установки научного исследования, направленного за непосредственно данное на выявление более глубоких сущностных зависимостей.

Сказанное по существу означает, что понимание даже при самом радикальном осуществлении требований, предъявляемых к научному познанию, остается прежде всего онтологическим, а не гносеологическим определением субъекта. Ведь, чтобы познавать, недостаточно быть вообще, надо обязательно быть вот этим определенным человеком, имеющим личную биографию, по особому воспринимающим \127\ и осмысливающим мир в перцепции и языке, участвующим в обыденной жизни (обладающим здравым смыслом) и разделяющим вместе со всеми определенные социально-культурные ценности и традиции.

Именно онтологический характер, сращенность с бытием человека придает пониманию свойство естественно-складывающегося события. То, что понимание в процессе познания всегда выступает в качестве научного «предпонимания», а в качестве смысла, до опыта присущего познаваемым предметам, зачастую выступает как изначально-натуральная характеристика вещей в мире, — лишь следствие естественного характера процессов понимания в человеческой жизни. В то же время это совсем не означает непреодолимости наличного миропонимания, также как и принципиальной стихийности, внесознательности и неподконтрольности событий понимания.

Диалектика теории и практики, знания и понимания состоит вовсе не в том, чтобы выйти за пределы непосредственной действительности практической жизни. Решение проблемы «герменевтического круга» состоит, наоборот, в том, чтобы максимально «войти» в злободневные вопросы сегодняшнего дня, глубже вникнуть в его актуальные особенности. А это невозможно без научного познания и сознательного изменения действительности, опирающегося на науку. Так же как и практическая жизнь, понимание складывается как естественно-исторический процесс: вне и независимо от сознания каждого отдельного человека, но как совокупный духовный продукт жизнедеятельности всех людей. Вот почему знаниям можно научить, но понимание как практическое резюме всего жизненного опыта часто ускользает от непосредственных усилий научного просвещения. Точно так же новое миропонимание в науке нельзя просто доказать, его необходимо исторически пережить как событие общественной жизни. Именно эти социально-практические границы, которые ставит современная жизнь знаниям, накопленным в истории культуры, позволяют человеку оценить особенности своего ближайшего бытия и, значит, сделать собственное миропонимание предметом возможных изменений. Но такая постановка проблемы понимания уже выходит за теоретико-познавательные рамки в область ее онтологической формулировки как проблемы деятельного бытия человека в мире. В этом отношении анализ проблемы понимания является необходимым, но еще недостаточно изученным аспектом философской науки. \128\



























Предыдущая     Главная     Следующая